3 апреля 1766 года Н. И. Панин, воспитатель наследника российского престола Павла Петровича, направил управляющему Московским архивом Коллегии иностранных дел М. Г. Собакину просьбу найти подлинные документы XVII века эпохи стрелецких мятежей. Панин просил «отыскать в старинных делах… каким образом титуловалась царевна Софья Алексеевна, когда была соправительницей при царях Иоанне и Петре Алексеевичах». Особенно Панина интересовало оригинальное постановление о ее соправительстве. Воспитатель Павла желал «ведать также время и форму, когда и как соправительство царевны Софьи установлено было, прежде с царем Иоанном Алексеевичем одним, а потом обще с Петром Великим». Документы, объясняющие эти события, Панин просил прислать в подлинниках, ссылаясь на то, что «потребно все сие для ее императорского известия».

Ответ не замедлил прийти. 13 апреля Собакин сообщил из Москвы, что «постановления оригинального о ее соправительстве здесь не отыскалось», но из отпусков, хранившихся в архиве, видно, что вначале Петр был одним царем, потом царь Иван и царь Петр правили вместе, а некоторое время спустя «начали с ними вообще писать титул Софьи Алексеевны».

Не ограничившись архивными изысканиями, Собакин нашел две книги, которые проливали свет на интересующий Панина вопрос. Одна из них являлась записками А. А. Матвеева, вторая же, поступившая в архив из дома П. Мусина-Пушкина, принадлежала перу неизвестного автора. В первой книге сообщалось, что царевна через два года своего правления «приказала имя свое во всяких делах писать, в книгах печатать и на монетах изображать лицо свое обще с царями». Во второй книге неизвестного сочинителя упоминалось о том, что князь В. В. Голицын «о писании имени царевнина из Посольского приказа посылал память в разряд».

Собакин подчеркнул, что оба сочинения не могут служить достоверным свидетельством, потому что «точно неизвестно, кем и справедливо ли писаны». Во всяком случае, распоряжения Голицына о написании титула Софьи, посланного в Разрядный приказ, в архиве обнаружить не удалось.

Однако достоверность свидетельства Матвеева подтверждается тем, что в частном доме отыскалась золотая монета «с лицами царей и на обороте с царевниным», о которой речь идет в книге, и, следовательно, другие ее сообщения также заслуживают внимания.

Все это дало основание Собакину заключить, что никакого «торжественного постановления о соцарствии царевны не было и приступила она к тому, входя от времени до времени по малу». Что же касается распоряжения о написании титула царевны вместе с титулами царей, то оно также было сделано не вследствие торжественного постановления, но частного указания либо обоих царей, либо самой Софьи. В подтверждение своих выводов Собакин отправил Панину точный рисунок монеты с портретами государей царей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича и царевны Софьи Алексеевны, на которой были воспроизведены титулы изображенных.

Едва ли кто-либо сегодня усомнится в том, что интерес воспитателя наследника к соправительству царевны Софьи был вызван не праздным любопытством, не любовью к отечественной истории, а политическими соображениями, продиктованными далеко идущими замыслами: если не возвести на престол при еще живой матери Павла, то, по крайней мере, поставить вопрос о соправительстве.

Когда в 1762 году сложился заговор против Петра III, то образовались две группы заговорщиков. Одну из них возглавлял Никита Панин, воспитатель Павла. Во главе другой стоял Григорий Орлов. Обе группировки сходились в необходимости свергнуть Петра III, но конечные планы их не совпадали. По меткому замечанию американского исследователя Д. Ренсела, если Панин был мозгом заговора, то Орловы являлись его «мышечной силой». 28 июня 1762 года мускулы оказались важнее интеллекта: заговор был накануне срыва, поэтому переворот развивался не по тому сценарию, который предполагался первоначально… В итоге Екатерина была провозглашена самодержавной императрицей. Павел объявлен наследником, а Панин остался его воспитателем, Орлов же стал официальным фаворитом. Таков был компромисс между панинской и орловской группировками. Панин и его сторонники стремились взять реванш и добиться соправительства матери и сына.

В 1767 году в Москве должна была собраться Комиссия для сочинения нового Уложения. Составляя новый кодекс законов, Комиссия не могла бы обойти такой важный вопрос, как престолонаследие. Это обстоятельство и надеялся использовать Никита Панин для достижения своих целей. Воспитатель наследника искал исторические аргументы для обоснования соправительства Екатерины и Павла. Поскольку же в руках Панина не было подлинных исторических документов, посредством которых соправительство было установлено в XVII веке, монеты с изображением соправителей и надписями, воспроизводящими их титулы, могли быть использованы как прецедент.

Комиссия, собравшаяся 30 июля 1767 года, никакого нового Уложения не выработала. Зато она поднесла Екатерине II, пришедшей к власти в результате дворцового переворота, титул «Великой, Премудрой, Матери Отечества». Хотя императрица от титула отказалась, Комиссия зафиксировала свое решение в специальном определении. Все депутаты подписались под ним. Дело было сделано. Екатерина теперь была как бы избрана на царство представителями народа. Из матери сына императора она стала «Матерью Отечества». И в этом заключался едва ли не главный итог ее «фарса с депутатами».

Под предлогом войны с Турцией Комиссию распустили 18 декабря 1768 года. Вопрос о престолонаследии официально так и не был поднят. Документы же о титулах царевны Софьи вместе с рисунком золотого червонца периода соправительства надежно спрятали в архиве цесаревича.

Таким образом, монетное изображение Софьи вместе с братьями Иваном и Петром, тайно погребенное в кабинете цесаревича, осталось важным материальным свидетельством острой политической борьбы вокруг вопроса о соправительстве Екатерины II и Павла I, секретным осколком того, что «быть могло, но стать не возмогло».

Как-то Екатерина II сказала одному военному: «Никак не могу понять, чем пушка отличается от единорога». «Ваше величество, — ответил военный, — пушка, она сама по себе, а единорог, он сам по себе». — «А, теперь понимаю», — сказала Екатерина.

Воспользовавшись этой формулой, можно утверждать, что до сих пор нумизматика существовала сама по себе, а тайная политическая история — сама по себе. Впервые их пути таким неожиданным образом пересеклись, и нумизматика выступила в таком непривычном для себя амплуа — как участница тайной политической борьбы. Едва ли это был единственный случай их секретного сотрудничества.